Как вы знаете, псевдоэпилептические приступы выглядят похожими на эпилептические припадки, вызванные причинами неврологического характера. Но складывается такое впечатление, что псевдоэпилептические приступы обусловлены психологическими факторами. И прошлом, в самом начале становления психоанализа, во времена Фрейда и доминирования всех этих теорий, считалось, что эпилептические судороги и припадки являются психологическими по своей природе, но, чем больше мы узнавали о человеческой физиологии… тем лучше мы понимали, что многие симптомы обусловлены скорее неврологией – например, синдром Туретта и прочие подобные состояния. Несмотря на то, что эти проявления влияют на психологическое состояние, психология не обязательно играет здесь главную роль.
Псевдоприступ по большому счету представляет собой судорогу. Но несмотря на то, что со стороны всё это кажется истинной судорогой, проявляющейся на уровне тела, ЭЭГ мозга не выявляет каких-то причин физического характера.
И в вашем случае очень интересно то, что эти приступы начались в то время, когда ваша клиентка начала ходить к психотерапевту. Что происходило на этих сеансах? Нам всегда нужно спрашивать таких клиентов: «Когда у вас начались эти приступы?». Они начались не в то время, когда она подвергалась насилию –, они начались 3 года назад, когда ей было уже 23 года.
В моей практике был один похожий случай: 15-летняя девушка периодически теряла сознание – но эти обмороки случались только в школе. Она страдала от этих приступов на протяжении 2 лет, с 13 лет, и они как будто не приносили ей никакой «пользы». Из-за них она не могла ходить к друзьям на «пижамные вечеринки», в школе на переменах она не могла подниматься вверх по лестнице – потому что однажды у неё случился приступ на самом верху лестничного пролёта, и она скатилась вниз. На переменах она оставалась в одиночестве, если её друзья по каким-то причинам находились наверху. Однажды во время поездки с классом она чуть не утонула в озере, потому что она потеряла сознание в лодке и упала в воду. То есть эти приступы явно не были тем, что приносило ей пользу в повседневной жизни. Ей пришлось пройти множество самых разных обследований – вообще все исследования, которые только можно себе представить. Но врачи ничего не обнаружили, и они были убеждены в том, что здесь нет каких-то неврологических причин. Она проходила КПТ на протяжении года, но все стало только хуже – как она сама мне сказала.
И я спросил её, не происходило ли в её жизни чего-то особенного примерно в то время, когда у неё начались эти обмороки и приступы. Она сказала, что раньше никто никогда не спрашивал её об этом – и это меня очень сильно удивило! Я думал, что этот вопрос был очевидным! Её мать тоже была там, с нами, и она напомнила ей о событиях того года, и они обе подтвердили, что тогда действительно кое-что случилось. Эта 15-летняя девушка была зрелой и рассудительной, и она очень чётко формулировала свои мысли. И она рассказала мне о том, что у них была соседка – 70-летняя женщина, очень жизнерадостная и энергичная, несмотря на преклонный возраст. Она не была старухой – напротив, она казалась очень молодой, и она была для них почти что членом семьи. Однажды моя юная клиентка пришла домой из школы, а её отец со скорбным видом сообщил ей печальную новость - их соседка скоропостижно скончалась. Конечно же, эта новость её очень сильно расстроила. Но приступы начались не тогда… Где-то через месяц она пришла домой из школы (Опять! Обратите внимание - школа здесь является объединяющим фактором!), и отец сообщил ей о том, что их пса сбила машина, и он умер. И вскоре у неё начались эти приступы – она периодически теряла сознание в школе и в связанных обстоятельствах.
Я спросил её, какие чувства вызывают у неё эти воспоминания. Ей все ещё больно вспоминать об этом? Да, так оно и было. И мы перемотали эти воспоминания, снизив интенсивность этих эмоций – теперь она воспринимала их гораздо спокойнее. И, к моему крайнему удивлению (а если вы – терапевт, вам всегда нужно скрывать своё удивление и делать вид, что вы именно этого и ожидали!), эти обмороки прекратились.
То есть все это происходило на метафорическом уровне. Её сознание пыталось воплотить определённую модель в действиях, но оно использовало метафоры. Ну, как выглядит обморок? Вы падаете, ваши глаза закрываются, вы лишаетесь чувств, на каком-то уровне вы вообще не присутствуете в моменте «здесь и сейчас». И все это происходит исключительно в школе и в связанных со школой обстоятельствах. И эти две смерти случились, когда она была в школе. И теперь её мозг пытался каким-то образом переработать эту травму. Да, я знаю, все это звучит слишком замысловато и больше напоминает «психиатрическую загадку»! Но после проработки травмы у неё больше не было необходимости проигрывать эти смерти на неосознанном, метафорическом уровне, пока она находится в школе. То есть мы можем предполагать, что её приступы представляли собой именно метафорическую попытку справиться с эффектами травмы.
Она побывала у нескольких специалистов по когнитивно-поведенческой терапии, и все они занимались исключительно исследованием её мыслей. И этот подход не сработал, потому что никому из них (к моему крайнему изумлению!) не удалось выяснить, что происходило в тот период времени, когда эта проблема начала проявляться.
Когда речь идёт об обстоятельствах жизни клиента, консультативные подходы в основном побуждают клиента выговориться и подталкивают его к обсуждению своих чувств. И этого вполне достаточно во многих случаях, и это является очень ценным само по себе. Но для серьёзно травмированных клиентов (около 25 % людей, переживших травмирующий инцидент, получают серьёзную психологическую травму) такие разговоры могут оказаться самой последней вещью, которая им необходима. Они могут закрепить и усугубить эту травму.
И если мы посмотрим на метафорическое значение этих приступов - или псевдоприступов (но здесь я просто строю догадки), - нам стоит обратить внимание на то, что во время приступа человек корчится. Это можно рассматривать как метафору избегания. К тому же он никого не слышит и ни на кого не реагирует, он игнорирует все попытки наладить общение. То есть здесь можно заметить избегающую модель, созданную подсознанием для того, чтобы не сталкиваться с чем-то лицом к лицу. Если вы получили серьёзную травму, вы не хотите говорить об этом, потому что активизация амигдалы «загипнотизирует» вас и заставит вернуться в тот ужасный момент. Человек, получивший серьёзную травму, просто не способен обсуждать все это до тех пор, пока мы не проведём детравматизацию. То есть начало проявления этих симптомов может быть связано с расспросами о травмах из прошлого – именно это могло спровоцировать приступы.
Вы можете спросить клиентку, что происходило в ходе общения с психотерапевтом на тот момент, когда у неё начались эти приступы. Не «Какие обстоятельства вашей жизни вы тогда обсуждали?» (потому что эти обстоятельства могут быть болезненными), а «Какие темы вы затрагивали в ходе консультирования на тот момент?» или «Какие проблемы вы тогда пытались решить совместно со специалистом?». Вам нужно идентифицировать обстоятельства, в которых начались эти приступы, а также условия, в которых они проявляются на данный момент. И потом, когда вы обнаружите, что травмы из прошлого все ещё живы и актуальны (а я подозреваю, что именно так и произойдёт), и никто не удосужился устранить травмирующий эффект этих воспоминаний, вы можете мягко убрать из них эмоциональную обусловленность с помощью методики, которой вы хорошо владеете. Вы можете перемотать эти воспоминания, если вы знаете, как это сделать. Но при этом вам не нужно исследовать эти инциденты или расспрашивать клиентку о деталях. Ни в коем случае не делайте этого! Для того чтобы устранить эмоциональную обусловленность из травмирующего воспоминания, вам и не нужно знать, что конкретно произошло.
И, если вы сможете успешно сделать все это, я практически уверен в том, что интенсивность и частота этих приступов как минимум снизится – или, может быть, они вовсе исчезнут из жизни вашей клиентки.
